Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

участия, а также идею гражданской добродетели, членство в которой подразумевает определенные права и обязанности. Но, как и племя, город-государство не был единым, статичным или изолированным образованием. Греческая демократия была предназначена только для свободных мужчин, исключая женщин и рабов. Города-государства имели внутренние районы, участвовали в торговле по сухопутным и морским путям, воевали с другими полисами и друг с другом. Города-государства, процветавшие как узловые точки торговых сетей или контролировавшие связи, как венецианцы и генуэзцы, могли стать заманчивой целью для империй, могли попытаться сосуществовать с империями или даже превратиться, как это сделал Рим, в империю.

Политическая логика обогащения за счет экспансии породила империи по всему миру как одну из основных форм власти. Фараоны Египта, ассирийцы, гупты Южной Азии, ханьцы, тюрки и другие народы Центральной Азии, персы, малийцы и сонгаи Западной Африки, зулусы Южной Африки, майя в Центральной Америке, инки в Южной Америке, византийцы и каролинги в Юго-Восточной и Северной Европе, мусульманские халифаты - все они использовали гибкую стратегию подчинения других для создания империй - больших, экспансионистских государств, которые одновременно инкорпорированы и дифференцированы.

Сегодня наиболее часто упоминаемой альтернативой империи является национальное государство. Идеология национального государства предполагает, что "народ" утвердил и завоевал свое право на самоуправление. Однако эта идея может быть продуктом другой истории - государства, которое посредством институциональных и культурных инициатив убедило своих членов думать о себе как о едином народе. Независимо от того, считаются ли его корни "этническими", "гражданскими" или какими-то сочетаниями этих двух понятий, национальное государство опирается на общность и порождает ее, а также проводит сильное, часто энергично контролируемое различие между теми, кто включен в нацию, и теми, кто из нее исключен.

Если нации занимали видное место в политическом воображении во многих областях начиная с XVIII века, то национальное государство не было единственной альтернативой империи ни тогда, ни в более поздние времена. Еще одной возможностью была федерация - многоуровневая форма суверенитета, при которой одни державы находятся в отдельных политических единицах, а другие - в центре, как, например, в Швейцарии. Конфедерация продвигает эту идею еще на один шаг вперед, признавая отдельную личность каждого субъекта федерации. Как мы увидим в главе 13, еще в 1950-х годах влиятельные лидеры Французской Западной Африки утверждали, что конфедерация , в которой Франция и ее бывшие колонии будут равноправными участниками, предпочтительнее распада империи на независимые национальные государства. Канада, Новая Зеландия и Австралия, а позже и Южная Африка, стали самоуправляемыми в XIX и XX веках, но оставались связанными с "Британским содружеством". В XXI веке конфедерация в различных формах по-прежнему привлекает политическое внимание в Европе, Африке, Евразии и других странах, демонстрируя преимущества распределения правительственных функций и аспектов суверенитета между различными уровнями политической организации.

Племена, королевства, города-государства, федерации и конфедерации, как и национальные государства, не могут претендовать на роль "естественных" единиц политической близости или действия; они возникали и исчезали, иногда превращались в империи, иногда поглощались ими, исчезали и возникали, когда империи воевали друг с другом. Ни один тип государства не имеет фиксированного отношения к демократии как принципу управления. От Римской республики третьего века до нашей эры до Франции двадцатого века мы встречаем империи без императоров, управляемые разными способами и называемые разными именами. Империями правили диктаторы, монархи, президенты, парламенты и центральные комитеты. Тирания была и остается возможной как в национально однородных государствах, так и в империях.

Империи в истории отличались способностью задавать контекст, в котором происходили политические преобразования. Заманчивые возможности подчинения и обогащения заставляли империи находиться в движении, в напряжении или конфликте друг с другом и с другими типами государств. Воспоминания о прошлых империях, неприятие и страх перед ними, стремление создать новые сложные государства вдохновляли и сдерживали лидеров и последователей, амбициозных, равнодушных и вынужденных.

Темы

Если империя как форма государства была устойчива во времени, то империя как способ правления не была единообразной. Данное исследование посвящено различным способам, с помощью которых империи превращали завоевание в управление, а также тому, как империи балансировали между включением людей в состав государства и сохранением различий между ними. Прослеживая траектории империй в этой книге, мы рассматриваем следующие пять тем.

Различия внутри империй

Наши главы посвящены тому, как империи использовали политику различий. Мы используем этот термин более широко и нейтрально, чем современные мультикультуралисты, которые призывают к признанию отдельных сообществ и их предполагаемых ценностей. Утверждение, основанное на культурной аутентичности, - это лишь один из способов сделать различие элементом политики. В одних империях политика различий могла означать признание множественности народов и их разнообразных обычаев как обычного факта жизни, в других - проведение строгой границы между недифференцированными инсайдерами и "варварами"-чужаками.

Недавние исследования колониальных империй XIX и XX веков подчеркивают, что строители империй - исследователи, миссионеры и ученые, а также политические и военные лидеры - стремились провести различия между колонизируемым и колонизирующим населением по принципу "мы/они", "я/другой". С этой точки зрения, поддержание или создание различий, в том числе расовых, не было естественным; для этого нужно было работать. Колониальные государства, особенно в XIX и XX веках, прилагали огромные усилия, чтобы разграничить пространство, предоставить жителям метрополии дом вдали от дома, не дать колониальным агентам "стать туземцами" и регулировать сексуальные отношения между различными группами населения.

Если мы выходим за пределы ориентиров XIX и XX веков и европейских колониальных рамок, социальные различия приобретают другие значения - как для субъектов, так и для государств. Различие не везде подразумевает бинарное разделение на колонизированных и колонизаторов, черных и белых. Империя может быть совокупностью народов, исповедующих свои религии и отправляющих правосудие своими собственными способами, и все они подчиняются имперскому суверену. Для многих империй целью была лояльность, а не сходство; признание различий - в частности, местных лидеров, способных управлять "своим" народом, - могло способствовать поддержанию порядка, сбору налогов или дани и набору войск. Империи могли извлекать выгоду из навыков и связей, развитых отдельными сообществами. Различия могли быть фактом и возможностью, а не навязчивой идеей.

Крайние точки этого спектра между гомогенизацией и признанием различий никогда не были полностью и надолго реализованы, но они позволяют нам задуматься о последствиях каждой стратегии и их смешения. В качестве вступления мы кратко рассмотрим два примера.

За время своего долгого существования Римская империя имела тенденцию к гомогенизации, опираясь на самобытную культуру, которая развивалась по мере расширения Рима. Рим опирался на престиж греческих достижений и на опыт завоеванных регионов Средиземноморья, чтобы создать идентифицируемые римские стили в